Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]

— Ну плохо, а тебе какое дело? — ответил я, сразу узнав этот голос.

— По-прежнему не хочешь к нам присоединиться? — спросил Артур.

— К вам?

Что удивительно, услышав голос покойника, я вновь стал мыслить ясно, отчетливо и логично. Как мне тогда казалось. Подобное бывает в процессе длительной, перешедшей все границы разумного гулянки. Вдруг, часа в три ночи, наступает момент холодной, стеклянной, нечеловеческой трезвости. Видишь себя и собутыльников будто со стороны, говоришь пророческие, мудрые слова. Кажется, еще чуть-чуть, и постигнешь главную истину. Или — научишься летать. Помню, еще в студентах, на встрече какого-то Нового года, именно в такой час я осознал себя сидящим на подоконнике кухни, в чужой квартире, перед распахнутым окном. Внизу было тридцать этажей, на уровне глаз пролетали крупные снежинки, по ту сторону Москвы-реки сверкал огнями Кремль.

За руку меня держала незнакомая девушка с несколько растрепанной прической и тоже не слишком трезвая. А я ей доверительно сообщал, что если достаточно сильно пожелать, то вполне можно сейчас оттолкнуться от подоконника и воспарить над городом.

— Новый год все же, ночь чудес. Полетели вместе…

Уверен, что, если бы она сдуру согласилась, я бы постарался воплотить эту идею в жизнь, но девушка оказалась или слишком умной, или слишком трусливой и изо всех сил потащила меня внутрь квартиры. Наверное, она была права. Мы с ней еще выпили на брудершафт и отправились искать свободную комнату, чтобы познакомиться поближе… Кажется, кто-то у меня ее по дороге отобрал, но это уже несущественно.

— Зачем, Артур? Зачем опережать события? Шлепнут меня сегодня — воссоединимся, никаких проблем. А сейчас я еще побарахтаюсь. У меня две сотни патронов и граната. Если сумею встать, то еще и до Столешникова доковыляю. Дорогу покажешь, по старой дружбе? Или еще чем-нибудь сумеешь помочь?

Его фигура выступила на фоне стены, словно нарисованная светящейся краской голограмма.

— Летать, к сожалению, не могу, — ответил он, словно читая мои мысли. — В материальном виде, разумеется. А то бы донес, никаких вопросов. Хочешь — пойдем. Буду указывать дорогу и предупреждать об опасностях.

— Как Вергилий Данте? — спросил я. — И куда приведешь? На Елисейские поля? В Элизиум? Или в тот самый утренний сад с теплым озером и обнаженными девушками? Гуриями в мусульманском понимании?

— Рад бы, — ответил мне печально Артур. — Нам с тобой там было бы куда как интереснее. И ты опять очень близок к переходу. Раз я тебя вижу. Ты помнишь прошлый раз?

— Как не помнить? — Мне стало легко и тепло, словно замерзающему в степи ямщику. «Путь далек ли, жид?» Но что-то пока еще мешало отдаться убаюкивающему умиротворению духа.

— А ты, не иначе, уже прилетел, будто стервятник на свежую падаль? Не терпится тебе? Ну, попробуй. И посмотрим…

— Снова не доверяешь? Напрасно. Я не скрываю — хотел бы видеть тебя здесь. Навсегда. Но… Ты, может, и не поймешь… Я заблудился. Потерял Веру… А ты можешь указать мне путь. Если пока задержишься там, у себя…

— Знать бы, как это сделать, — ответил я с тоской, понимая, что брежу наяву и что дела мои, значит, плохи. Контузия, шок, а то и сепсис начал развиваться.

— Тогда слушай совет. Сюда направляются вооруженные люди. Идут по Неглинной. По твоим следам. Через пять минут будут здесь. Убежать ты не можешь. Сделай так — разбей ближайшее окно, в этом доме советская контора. Там есть телефон. Звони своим друзьям. Пусть тебя заберут. Не успеют — встретимся окончательно… Спасешься — не забудь обо мне. У тебя появится возможность. Пожалуйста… — его печальный голос растворился в тишине, как шелест ветерка в прибрежных камышах. Самым краем сознания я еще успел, кажется, уловить слова: — Выбирай сам…

Артур исчез, а в сотне шагов вверх по улице я действительно услышал грохот кованых каблуков по брусчатке.

Совет был здрав и своевременен. Цепляясь руками за выступы стены, я добрался до окна. Затыльником автомата ударил в нижний угол. Толстые стекла обрушились с грохотом, осколки едва не рубанули по рукам и голове, зазвенели по тротуару.

— Эй, эй, кто там, стоять! Руки вверх… — Оранжевая вспышка озарила улицу. Кто-то выстрелил из пистолета. Кажется, в воздух. И не попал.

Я ответил тремя короткими очередями, услышал, как дернулся и замер в задней позиции затвор, отбросил на мостовую пустой магазин, в долю секунды воткнул в приемник новый и с непостижимой даже для меня самого ловкостью подтянулся на руках, перевалился через подоконник внутрь помещения.

Чтобы прекратить раздражающие звуки снаружи, выбросил на улицу две гранаты. Переждал слитный грохот разрывов и стал искать телефон.

О том, что телефонная станция захвачена мятежниками или правительственными войсками и соответственно отключена, я старался не думать.

Аппарат нашелся в соседней комнате. После трех оборотов ручки индуктора станция ответила. Грубым мужским голосом:

— Центральная слушает.

— Товарищ, станция у нас? Слава богу. Дай мне 22–17. Поскорее…

— Бога нет. Соединяю.

До чего здесь простодушный народ! Я физически чувствовал, как боец мятежников или, наоборот, чекист, шевеля губами ищет нужные гнезда и сует в них длинные штекеры на толстых черных шнурах с противовесами.

А те, на улице, подобрав убитых и раненых, перегруппировавшись, с непостижимой для меня настырностью решили все же достать обидчика. Сквозь приоткрытую дверь я видел, как темные силуэты заслонили проем окна. И бросил аккуратно свою последнюю гранату, так, чтобы она пролетела над головами и лопнула на тротуаре.

Гениальное изобретение человеческого разума — осколочная граната «Ф-1» в чугунной рубашке, не претерпевшее за век с лишним никаких принципиальных изменений.

Пламя метнулось за окном оранжевым парусом, раздались крики боли и негодования. Кому-то отчего-то моя акция не понравилась.

Но пару минут я выиграл. Пока там не нашелся сообразительный человек, который ответит мне тем же.

— Кирсанов слушает, — прозвучал в трубке перебиваемый треском разрядов голос.

— Кирсанов, здесь Ростокин. — Я не стал излагать ему свое возмущение тем, что меня бросили на произвол судьбы. — Меня зажали крепко, продержусь минут пять. Выручайте, мать вашу…

— Понял. Ты где?

Я ответил.

— Вот черт! Наших близко нет. Посылаю броневик. Продержись хоть минут десять… — Я слышал, как прикрыв ладонью микрофон трубки, он кричит что-то людям поблизости. — Выехали. Держись. Голову не высовывай. Позиция у тебя приличная?

— Черт знает! Если с тыла не обойдут и фугас не грохнут, вроде приличная. Две комнаты, окно на улицу одно. Патроны есть. Вот он!..